Писать о своем младшем брате, отце Федоре, мне трудно и легко одновременно. Трудно, потому что приходится писать в прошедшем времени: он мой младший брат, и мне физически его не хватает, я не могу его увидеть, обнять, услышать его голос. Легко, потому что дни и годы нашего общения окрашены в удивительно теплые тона, и воспоминания о нем приносят мне великую радость. Есть ещё одно обстоятельство, заставляющее радоваться при воспоминании о брате, которое, может быть, нужно было упомянуть первым. Упокоившись в селениях праведных, отец Федор стал за всех нас - родных, близких, его детишек, духовных чад - таким ходатаем перед Богом, что это не может не вселять надежду на спасение. И как же не радоваться этому обстоятельству!
Я жил несколько отдельно от семьи, в Москве у бабушки с дедушкой, а детские годы Федюши прошли в Гребнево, поэтому мы с ним виделись довольно редко. Помню, его маленьким мальчиком, очень шустрого, любвеобильного, всеми любимого. Он излучал всем свет, радость, тепло своего общения и непосредственную, лучезарную улыбку. Помню, мы его всегда целовали, ласкали, он был нашим общим любимцем.
Эти памятные для меня встречи происходили в основном во время отдыха, когда мы с братом Серафимом, будущим владыкой Сергием, приезжали в гребневский дом на каникулы. Либо со всей семьей выезжали на отдых в Эстонию, обычно в Кохтла Ярве, в Пюхтицы, в Успенский женский монастырь. Мы с Серафимом были студентами музыкального училища, нам было по 15-17 лет, а Федюша все еще был подростком, ребенком. Тем не менее, он всегда к нам тянулся, и наше общение с младшим братом всегда было наполнено любовью. Я не помню случая, чтобы у нас с ним возникали конфликты; он никогда никому не мешал и всегда, даже во взрослой компании, был уместен.
После училища я поступил в консерваторию и в Гребнево наезжал редко, затем - Армия. В этот период жизни мы с ним крайне редко виделись. Потом и вся семья переехала в Москву на Планерную, но встречи были раз 5-6 в году. Обычно на праздники, семейные торжества, чаще всего на святителя Николая, когда отмечали день Ангела покойного дедушки Николая Евграфовича. В такие дни мы собирались в храме святых мучеников Адриана и Натальи, где папа был настоятелем, а наш младший брат там прислуживал. Ко времени, когда он был уже старшеклассником, и мы могли бы общаться на равных, у меня появилась своя семья, и наши встречи стали еще реже.
Со стороны могло показаться, что наша большая семья разделилась: мы, дети, выросли, стали обзаводиться своими семьями, брат Серафим был пострижен в монахи, но всех нас объединяла Церковь, духовная жизнь и общие духовные руководители.
Прежде всего, дедушка, покойный Николай Евграфович, бабушка Зоя Вениаминовна, зорко следившая за нашим воспитанием, поведением, нравственностью, внутренним миром. Она никогда не оставляла без внимания, что мы читаем, как себя ведем, чем заняты. Очень сокрушалась, что Феденька бросил заниматься музыкой, мало, на ее взгляд, читает. Объяснялось это очень просто: Федя воспитывался в других руках, и поводов для сокрушения у бабушки всегда было достаточно.
По-настоящему близкое общение с ним началось после его демобилизации из Армии. Тут мы с ним сблизились как взрослые люди. Человек прошел Армию, он уже немножко посмотрел мир, возмужал, но не потерял своей обаятельной улыбки, способности к простому и искреннему человеческому общению. В это время мы с братом Серафимом, в то время уже отцом Сергием, работали в Патриархии, и по благословению Святейшего Патриарха Пимена к нам в иподьяконский коллектив был принят и Федор.
Мы стали видеться каждую неделю. Я работал там с 8 утра и до вечера, без определенного времени, а Федюша был ближайшим келейником Патриарха Пимена, просто своим человеком в патриаршем доме. Мы с ним помогали друг другу, жили общими интересами, что помогло нам очень хорошо узнать друг друга. Жизнь предоставляла мне достаточно случаев убедиться в надежности моего младшего брата: он никогда не подведет, он всегда все сделает, предупредит, продумает, всегда учтет какие-то мелочи; чрезвычайно честный человек и на редкость искренний и чистый.
В Федюшиной душе любой грех, если и возникал, не мог оставаться там долго. Я никогда с ним не ссорился, но однажды между нами, как в народе говорят, пробежала кошка. Долго оставаться в состоянии размолвки мы не могли и поехали на исповедь к нашему папе, о. Владимиру. И мне пришлось быть свидетелем Фединого искреннего покаяния, его желания искоренить грех из сердца, что безусловно говорит о кристальной чистоте его души.
Мы, три брата, работали у патриарха Пимена и были заняты одним делом. Нашей задачей было обеспечение Святейшего максимальным комфортом. Но при общей задаче послушания у нас были разные. На мне, например, лежали заботы по официальным связям со светскими властями, интеллигенцией, а также частная сторона жизни Патриарха Пимена: его личная переписка, хозяйственные дела по дому - бухгалтерия, деньги, рынки, покупки. Впоследствии я по поручению Святейшего занял очень ответственный и одновременно неприятный пост хранителя всего драгметалла и материальных ценностей Московской Патриархии. Но в келью к Патриарху я почти не входил, хотя приходилось принимать участие в различных встречах и обслуживать гостей Патриарха.
Святейший Пимен был человеком чрезвычайно простым и чутким. Он с пониманием относился к тому, что у меня уже была семья, дети, и редко брал меня в поездки. Эти заботы ложились на о. Сергия и о. Федора. О. Сергий вообще был в полном послушании у Патриарха - монах. Благословили ехать - собрал чемодан и поехал.
Надо сказать, наша иподьяконская семья не ограничивалась только братьями Соколовыми. Оборачиваясь назад, я могу засвидетельствовать промыслительность призвания на служение Патриарху именно тех, кому сегодня Церковь доверяет управление епархиями или возлагает на них бремя ответственности за особую миссию служения Богу и Отечеству. "Архиерейскую" школу в иподьяконском чине у Святейшего Пимена прошли владыка Нифонт, архиепископ Луцкий и Волынский, владыка Викентий, архиепископ Екатеринбургский и Верхотурский, владыка Филарет, архиепископ Майкопский и Армавирский, владыка Григорий, архиепископ Можайский, викарий Московской епархии, владыка Иосиф, епископ Шацкий, викарий Рязанской епархии, владыка Павел, епископ Венский и Будапештский, владыка Петр, епископ Туровский и Мозырский, владыка Аристарх, епископ Гомельский и Жлобинский, владыка Максимилиан, епископ Вологодский и Великоустюжский, владыка Тихон, епископ Видновский, викарий Московской епархии, владыка Савва, епископ Красногорский.
Но из всех иподьяконов Святейший Пимен особо ценил Федюшу. Правда, и доставалось ему первому. Вообще-то Патриарх Пимен был очень сдержанным, молчаливым человеком. Он допускал определенную жесткость в общении, но что касается отца Федора, отца Сергия и меня, это была отеческая жесткость. Каждый его взгляд, каждое слово были значительными, которых вполне хватало для осознания нашей оплошности или какого-то недовольства Святейшего. К слову сказать, Святейший очень любил семью о. Федора и даже приезжал к ним в гости.
Вращаясь в кругу проблем, которые возникали у отца Федора, у отца Сергия и у меня с Патриархом, мы знали задачу каждого из нас и помогали друг другу лучше сделать порученное нам дело. За десять лет служения у Патриарха эпизодов было очень много, иногда комических, иногда трагических, но все они памятны взаимной помощью, сердечным участием. И что характерно - никаких интриг, все предельно честно, предельно открыто. Нам, братьям, нечего было делить, и поэтому между нами никогда не было никаких кривотолков.
В 1982 году я был рукоположен во дьякона, а года через четыре по благословению Патриарха меня перевели на приход. Примерно в это время и Федора рукоположили во дьякона, но он с о. Сергием оставался с Патриархом до последних дней Святейшего. Шестого января 1989 года над о. Федором было совершено таинство рукоположения во иереи. Рукополагал его в Богоявленском соборе архиепископ Зарайский Алексий, а местом служения был определен храм Успения Пресвятой Богородицы в Гончарах. Я уже был священником и служил на Ваганьковском кладбище, в храмах Андрея Первозванного и Воскресения Словущего. И снова наши встречи стали эпизодическими. Отец Федор служил на Таганке, а о. Сергий продолжал подвизаться в Лавре и, кажется, даже последним из нас был возведен в сан священника. Их с о. Федором рукоположили почти одновременно, с разницей, может быть, в несколько месяцев.
Уже будучи на приходе, я иногда помогал братьям. Меня вызывали в патриархию, и я по старой памяти участвовал в работе различных конференций, соборов, обслуживании столов. Но через год-полтора после смерти Патриарха Пимена жизнь нас снова свела вместе с Федюшей, но теперь уже на приходе в Тушино.
В 1990 году отец Федор получил новое назначение - его благословили восстанавливать храм Преображения Господня в Тушино. Помню его радость и одновременно некоторую растерянность перед тем, что он застал, ступив на порог бывшего и будущего храма. Тогда, находясь на территории только что выехавшего склада строительных материалов, даже при самом богатом воображении, нельзя было себе представить, что через десять лет здесь будет такая красота, как сейчас. Минутная растерянность тут же сменилась горячим стремлением приступить к работе.
В то время я уже был настоятелем храма святителя Николая в Толмачах при Третьяковской галерее, но службы там не велись, восстановительные работы шли очень медленно, и я с удовольствием взялся помогать брату на Тушинском приходе. Безусловно, мое участие здесь не было столь значительным: на мне оставался Толмачевский приход, где тоже нужно было трудиться, но дни, связанные с началом восстановления Преображенского храма, были нашими общими. Это дает мне основание считать Тушинский приход своим. Здесь трудятся, сюда приходят молиться дорогие и любимые мной люди. Они мне дороги, как и прихожане Толмачевского храма.
Первые дни работы мы тоннами выгребали мусор, грязь, ломали стены. Энтузиазм, с которым все трудились на восстановлении храма, наверное, можно было сравнить с энергией, которую приложили большевики к его разрушению. Работали без денег, без техники и почти без отдыха. Не приходится говорить и о технике безопасности. Чудом не погиб тогда наш отец Федор. Он стоял прямо за стеной, которую пытались ломать всем приходом. Разрушали ее не отбойными молотками, на которые денег не было, а при помощи груза, подвешенного на блоках. За секунду до того как рухнуть стене, по какой-то необходимости из-под нее вышел отец Федор. Теперь мы знаем, что Промыслом Божиим, где сочтены наши дни и часы, отцу Федору было оставлено всего десять лет, чтобы свершить то, что ему удалось.
Постепенно, восстанавливая храм, возрождалась и храмина души нашего народа. Многие, придя сюда из любопытства, решали здесь свои духовные проблемы. Одному Господь посылал удачную работу, другому - счастливую женитьбу, третьему - чудесное исцеление, у четвертых родился нежданный ребенок, когда родители уже, казалось, отчаялись. И этим Господь приводил их к Себе, через молитвы отца Федора, через его дерзновение. А молитва у него была именно дерзновенная. Она была одновременно очень пламенной и очень вдохновенной.
Особую ценность для меня составляет память о нашем евхаристическом общении. Это общение заполнило тот вакуум во времени, который существовал между нами в силу разницы в возрасте, в личных судьбах, о чем я писал выше. Служить с ним литургию для меня значило быть свидетелем и участником благоговейного предстояния пред Богом. Во время службы с ним я почти всегда испытывал чувство Божия присутствия, тех благодатных даров, которые человек получал во время литургии. Я слышал об этом и от других священников, поэтому пишу, не сомневаясь в происхождении пережитых ощущений.
Все у него было по чину, по уставу и служба проходила на одном дыхании. Бывало, смотришь на него, понимаешь - устал человек; но как бы он ни устал, служил всегда с подъемом, во время службы всегда был полон духовной силы. Служба с ним, это всегда радость, всегда событие, приносящее удовлетворение духовное и мир.
Когда он приходил ко мне служить, а это случалось чаще всего на патриарших службах Святейшего Патриарха Алексия II, я просил его совершать проскомидию. Никому другому я не мог поручить ее и сейчас очень остро ощущаю отсутствие брата. Раньше Феденька придет, все сделает, и я всегда мог на него положиться полностью. В алтаре он был предельно собран и внимателен, старался, чтобы никакая крошечка или капелька не упала, не пролилась. Слава Богу, во время евхаристии у нас никогда не было никаких чрезвычайных происшествий. Очень он переживал, если в какой-то момент в алтаре кто-либо допускал неловкое движение.
Он всегда у меня служил во дни празднования Владимирской иконы Божией Матери, я служил в его храме на Преображение Господне. Обязательно помогали мы друг другу Великим постом. В храме Николы в Толмачах нельзя служить чин погребения на Успение Богоматери, и в эти дни я служил в Тушине. Бывало, мы случайно встречались с ним на службах в других местах: в Донском монастыре, на патриарших службах в Кремле. Как-то буквально за две недели до его гибели мы с ним вместе поехали на освящение в один дом. Очень ему не хотелось ехать, трудно было выбрать время, но чтобы сделать мне приятное и не обидеть хозяев, ждавших нас обоих, согласился. Приехал он такой усталый, что даже говорил через силу. Так совершили мы с ним нашу последнюю совместную требу на земле.
Тогда же, в последний день Святок, мы всей семьей, отец Федор с матушкой Галиной и детками оказались вместе в Донском монастыре, молились у мощей святителя Тихона по приглашению нашего друга, наместника монастыря архимандрита Агафодора. Отец Федор оказался там чуть раньше всех и потом, помню, мне говорил: "Как я хорошо, Коленька, помолился у святителя Тихона, пока вас ждал!"
Ярким событием в моей жизни было освящение нашего храма в 1996 году. Главным помощником мне здесь был, конечно, отец Федор. Вообще, надо сказать, он был специалистом по освящению храмов, престолов. Эта "специализация" открылась у него после освящения Тушинского храма. Многие, наверное, помнят, что Промыслом Божиим наш Тушинский храм был первым, который освятил Святейший Патриарх Алексий в первосвятительском сане. С этого события по сути началось церковное возрождение в России. Не знаю, задумывался ли об этом отец Федор, но тщательность, с которой он готовился к первому в своей жизни освящению храма, могла быть сравнима лишь с благоговением во время служения им литургии. Вообще, все, что касалось служения Богу, для него было священно. Помню, все тогда прошло без запинки, и с того времени появилось у него послушание - готовить к освящению открывающиеся храмы. Сколько десятков их на его счету -один Бог весть. Они есть и в Москве, и в Сибири, и по всей России, в воинских частях и в тюрьмах.
Одно из самых значительных по объему работы было у отца Федора послушание, связанное с окормлением Армии, правоохранительных органов и тюрем (Даже оставаясь в кругу семьи, священники себе не принадлежат.). Промыслом Божиим он был избран к этому служению из многих кандидатов. Но именно его назвали первым армейским священником Русской Православной Церкви. Сам того не сознавая, он шел к этому многие годы. Во-первых, его характер, простой, открытый, формировался именно с учетом будущей востребованности этих качеств. В войсках, и тем более в тюрьмах, в общении с заключенными его простота и искренность открывали сердца тысяч нуждающихся в помощи Божией, которая приходила к ним через отца Федора. Во-вторых, сам он прошел службу в Армии, служил в десантных войсках, приобрел определенный навык общения с армейцами. Его импульсивная энергия была необходима для того, чтобы зажечь военнослужащих огнем веры, как-то воцерковить. Он оказался достойной кандидатурой на съезд капелланов в Риме и по благословению Святейшего Патриарха представлял там нашу Церковь.
Отношение к воинству у него было очень серьезным. Так, например, несмотря на то, что нас связывали родственные узы, многолетнее совместное служение у Патриарха Пимена, а значит и обоюдное полное доверие, он, тем не менее, никогда не выходил за рамки допустимого при обсуждении каких-то военных тем. Я очень ценил в нем это качество.
Если выпадала нам возможность спокойно побеседовать на общие темы или поговорить о жизни Церкви, я всегда старался заручиться его мнением. Он вращался в высоких армейских кругах, а также в патриархии больше, чем я в последние годы, и был свидетелем и участником многих событий, но ни разу я от него не слышал недовольства тем или иным решением или поступком известных всем лиц. Из его уст никогда не вылетело ни слова осуждения, о чем бы или о ком бы он ни говорил. А сам, даже явные факты нравственных нарушений, о которых много писали, принимал всегда с осторожностью. Говорил: "Неужели это так? Я просто не могу в это поверить". Вздохнет: "Ну что ж, значит на то воля Божия. Надо терпеть".
Еще одно качество, которым он обладал в полной мере, это его врожденная дипломатичность. Имея характер добрый, светлый, он умел со многими людьми ладить. К этому качеству стоит присовокупить его общительность, контактность, умение быть, что называется, душой компании. Он обладал искрометным характером, большим чувством юмора, умел вовремя ободрить своей улыбкой, доброй шуткой. Это качество особенно ценилось в суровой воинской среде, где ему приходилось иногда выступать миротворцем, сводить на нет какие-то конфликты. Он всегда умел поддержать разговор, даже будучи усталым.
Отец Федор отличался именно тем, что он всегда был готов помочь всем и во всем. Он не знал слова отказа, брал трубку, даже если изнемогал от усталости, не мог отказаться от разговора по телефону, сказаться больным и т.д. Если было нужно - в любое время дня и ночи встанет, поедет, сделает. Конечно, труды священника человеку можно вынести только с помощью Божией.
Характерной особенностью наших встреч последних двух-трех лет был дефицит времени. Постоянная занятость, постоянная невозможность уделить друг другу достаточно времени. Даже оставаясь в кругу семьи, священник себе не принадлежит. Вечером приходишь к отцу Федору - всегда кто-то у него есть. К нам домой он приезжал за десять лет раза четыре, мы со Светланой чаще у него бывали. И всегда у него за столом либо военные, либо просто друзья, либо еще какие-то люди, ждущие его внимания. Хочется поговорить, спросить о чем-то, но чувствую, что рядом те, для кого его слово сейчас крайне важно, и остается только молча смотреть на него, горячо любимую им матушку Галину и деток.
Гости расходятся, но для каких-то задушевных разговоров просто не остается ни сил, ни времени. Улыбнется, скажет тебе несколько слов - и все общение: пора ехать домой. Но и эти мгновения были наполнены радостью, которую осознаешь только теперь.
Радостными были просто прикосновения к нему. Уместно будет вспомнить евангельскую притчу о кровоточивой жене. Помните? Прикоснулся ко Мне некто..., т.е. прикоснулась краю ризы, и сила от Него отошла. Когда касаешься "края ризы" отца Федора, других духовных лиц, берешь ли благословение или целуешься с ним по-братски, в этом прикосновении мы часто даем друг другу гораздо больше, чем могли бы дать много слов. В таком прикосновении к отцу Федору я иногда получал ответ на не прозвучавший вопрос.
Помню, в последний его день сидели мы за именинным столом у него в храме, а мне нужно было что-то с ним обсудить. Я спрашиваю:
Как у тебя складывается завтрашний день?
Я вот сейчас уеду, завтра вернусь, и мы с тобой вечером созвонимся.
Куда уезжаешь-то?
Да ты не волнуйся, далеко я уезжаю. Я снова спрашиваю:
Да куда ты уезжаешь?
Я далеко уезжаю, но там очень хорошо, ты не волнуйся. Плес это место называется.
А у меня вдруг от его слов возникла в памяти картина Левитана "Над вечным покоем", он там ее писал.
О, - говорю, - прямо к "Вечному покою" едешь.
Да, там места чудные. - Как-то сам себе сказал он об этом. А на следующий день оказалось, что он на нас смотрит уже оттуда.
Незадолго до гибели отца Федора произошло интересное событие, доставившее веем Соколовым великую радость, которой, может быть, и не было за всю жизнь нашей семьи. Мы, не сговариваясь, собрались все вместе в один день. Да простят мне читатели такое сравнение, но я в тот момент вспомнил, как апостолы собрались у гроба Богоматери на Ее Успение. Мы тогда собрались абсолютно все: владыка Сергий, Федюшина семья, мои дети с женами, я со Светочкой, мамочка наша, Катюша, Люба с детками, отец Николай Важнов - ну, все. И пришли на крестины маленькой Анечки, самой младшей дочки отца Федора. Обычно мы бывали на крестинах всех его детей, но редко собирались всей семьей: кто-то не мог, кто-то заболел и т.д., а тут каким-то чудом все собрались у купели этого ребенка и недоумевали, смотрели друг на друга с немым вопросом: почему Господь собрал нас вместе? То ли это ребеночек будет особый, то ли ждет нас какое-то событие. У Бога не бывает случайностей, и внимательного человека такие события заставляют задумываться. Они как бы напоминают нам, что Господь нас всех ждет к Себе, готовит к переходу в вечность, а остающихся укрепляет перед временной разлукой, утешает.
Февральский день тот был радостный, веселый, снежный и в то же время светлый. Я крестил, владыка Сергий был крестным отцом, отец Федор помогал, у купели стоял. Так состоялась последняя встреча семьи и всей родни. После этого мы все собрались очень скоро, только уже у гроба отца Федора.
Да, брат был младше меня, но наши встречи, особенно в период, когда мы уже оба были в священном сане, стирали временные границы, уничтожали разницу в возрасте. Мы оба чувствовали особенный характер нашего общения и дорожили им. А сейчас, переживая утрату, утешаешься тем, что он близок больше, чем когда-либо.
Пока он был жив, мы могли только звонком найти друг друга или встретиться взглядом, и нам этого было, в общем, достаточно. А сейчас стоит только возвести свой ум и сердце к Богу, помолиться: "Помоги, Господи, молитвами братца моего, вразуми меня, что мне подобает сделать или сказать", как тут же получишь ответ. Тайна этого общения заключена в словах нашего Спасителя: "Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино" (Ин. 17, 21). Вера, с которой мы обращаемся к Господу, помогает отцу Федору быть тотчас около нас и исполнить то, что нам нужно, что нам полезно.
25 октября 2003 года верующие Уфимской епархии получили скорбную весть – в кардиологическом центре Уфы после третьего инфаркта, на 66-м году жизни почил в Бозе один из старейших клириков епархии – митрофорный протоиерей Николай Геннадьевич Соколов – настоятель Покровского храма Уфы, благочинный 1-го округа и духовник Уфимской епархии.
Церковь лишилась человека больших дарований, незаурядного священника и духовника, ревностного и добросовестного работника на ниве Христовой. Печальное известие о смерти дорого батюшки потрясло всех знавших его. Его сердечная болезнь особенно усугубилась в последние пять лет, но он оставался по-прежнему спокойным, усилил молитвы и личным примером доброй жизни назидал своих пасомых, помогая им «восходить в меру возраста Христова», предавая себя и своих духовных чад во всесильную Десницу Божию.
Мудрым пастырским душепопечением он способствовал мирному и правильному течению церковной жизни своего прихода, благочиния и всей епархии. Безупречная верность церковным установлениям, забота о созидании в душах людей мира, высокая требовательность, прежде всего к себе, служение окружающим своим трудом и любовью, рассудительность и умеренность, молитвенная вверенность Промыслу Божию – таковы были основные черты пастырского облика почившего.
Его широкий кругозор, богословскую образованность и компетентность высоко ценили архипастыри, имевшие его верным помощником, а также близко знавшие его духовные лица и пасомые.
Николай Соколов родился 31 марта 1938 года в Иркутске, в потомственной семье священника. С началом революционных волнений в России его дед, протоиерей Валентин Соколов, с детьми был вынужден уехать на служение в Иркутскую епархию. Отец Николая – Геннадий Валентинович в 1942 году там же, в Иркутской области, был призван в школу стрелков для подготовки и отправки на фронт. В феврале 1944 года в первом же бою Геннадий Валентинович Соколов погиб. Его вдова осталась с двумя детьми, которым старалась прививать любовь к Богу.
Знаменский кафедральный собор Иркутска, один из храмов бывшего Знаменского женского монастыря (мама Николая обучалась в приходской школе при этом монастыре), к тому времени возвращенный Церкви, стал для Николая знамением продолжения духовной традиции рода. В соборе состоялись самые важные события в его жизни – венчание и рукоположение в священный сан.
После окончания школы в 1956 году он был зачислен во 2-й класс Московской Духовной семинарии – так «от силы в силу» восходил юноша к вершинам премудрости Божией. Все каникулы, как рождественские, так и летние, Николай с однокурсником по Духовной школе диаконом Евгением Кузнецовым (ныне архиепископ Керченский Анатолий) и игуменом Иннокентием (Просвирниным, † 1994) проводил в Иркутске в соборе, неся послушание жезлоносца архиепископа Иркутского и Читинского Вениамина (Новицкого, † 1976).
Послушание второго иподиакона в то время нес студент юридического факультета Иркутского государственного университета Владимир Москаленко (ныне архиепископ Уральский и Гурьевский Антоний). В последний год обучения в семинарии Николай подружился со студентом 2-го курса Академии иеродиаконом Феофаном (Оросом), в то время и. о. архидиакона Лавры, который в свою очередь просил Николая, чтобы тот ходатайствовал перед Владыкой о его служении в Иркутской епархии.
Одноклассником Николая по семинарии был также Юрий Смирнов (ныне архиепископ Владимирский и Суздальский Евлогий), дружба с которым со времени учебы в Духовной школе продолжалась многие годы.
Затем Николай поступил в Московскую Духовную академию, но обучение было прервано на 1-м курсе, на период с октября 1959 по октябрь 1962 года, в связи с призывом в ряды Вооруженных Сил. Служба проходила в военной части строительных войск (традиционный род войск для духовенства) в городе Артеме Приморского края.
После демобилизации Николай Соколов был назначен на должность архивариуса Иркутского Епархиального управления. 28 октября 1962 года он вступил в брак с Верой Георгиевной Степанченко. Знакомство их произошло в Знаменском соборе, где Вера пела на клиросе.
Хиротония Николая Соколова во пресвитера с назначением настоятелем Михаило-Архангельской церкви в Иркутске состоялась 16 июня 1963 года. 15 сентября 1965 года он был назначен настоятелем Знаменского кафедрального собора Иркутска с одновременным исполнением послушания секретаря архиепископа. Исполняя эти обязанности, отец Николай в 1967 году заочно завершил обучение в Московской Духовной академии. 10 июня 1975 года епископом Иркутским и Читинским Серапионом (Фадеевым, † 1999) он был назначен настоятелем Никольского храма во Владивостоке.
Несмотря на загруженность по службе, отец Николай работал в Иркутском Госархиве, используя его материалы для написания кандидатского сочинения на тему: «Иркутская епархия в деятельности ее Предстоятелей (со времени основания по 1918 год)».
В октябре 1966 года по представлению архиепископа Иркутского и Читинского Вениамина Святейший Патриарх Алексий I наградил отца Николая наперсным крестом. В своем рапорте Патриарху Владыка Вениамин отмечал: «Священник Николай заслужил любовь и уважение верующих».
В 1967 году курс обучения в академии был закончен, и состоялась защита кандидатской работы.
Следующие награды последовали в 1970 году, когда ко дню Святой Пасхи отец Николай Соколов был удостоен сана протоиерея, и в 1975 году, когда Святейший Патриарх Московский и всея Руси Пимен за усердное служение к празднику Святой Пасхи по представлению архиепископа Иркутского и Читинского Владимира (Котлярова, ныне митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский) наградил его палицей.
В 1971 году протоиерей Николай Соколов в составе делегации Иркутской епархии, вместе с Владыкой Вениамином и секретарем Епархиального управления И. С. Рудых, был участником Поместного Собора Русской Православной Церкви.
За время священнического служения в Иркутской епархии труды отца Николая были высоко оценены двумя архипастырями: архиепископом Вениамином и архиепископом Владимиром. В послужных списках они характеризовали протоиерея Николая Соколова как образованного и ревностного пастыря, хорошего священника, деятельного администратора прихода, доброго сослуживца, аккуратного в исполнении обязанностей секретаря архиепископа. Он любил уставное богослужение, помогал в хоровом пении, был хорошим семьянином и пользовался любовью прихожан.
В июне 1975 года отец Николай был назначен настоятелем Никольского храма во Владивостоке.
Кроме приходских дел батюшка посвящал много времени делам общественным и общецерковным. Так, в 1976 году он участвовал в качестве делегата в конференции сторонников мира Приморского края, где был избран в число участников пленума Приморского краевого комитета защиты мира. Также, несмотря на большую нагрузку в Свято-Никольском храме, он вместе с другими штатными священниками окормлял Михаило-Архангельский молитвенный дом в городе Арсеньеве.
Однако вскоре на его здоровье стали сказываться сложные климатические условия Владивостока. В связи с этим 21 марта 1980 года протоиерей Николай подал прошение Владыке Серапиону с просьбой о переводе в Уфимскую епархию. 1 мая 1980 года просьба была удовлетворена, и уже 1 июня того же года протоиерей Николай, согласно прошению, был принят в Уфимскую епархию епископом Уфимским и Стерлитамакским Анатолием (ныне архиепископ Керченский).
Сразу по прибытии в Уфимскую епархию он был зачислен на должность личного секретаря епископа с обязанностями архивариуса Епархиального управления, а 17 июня был назначен на вакантное место настоятеля Покровской церкви в Уфе. В том же году на него дополнительно были возложены обязанности благочиннического надзора за приходами, расположенными в черте города Уфы. Отец Николай заботился о строго уставном совершении богослужений на приходах и достойном исполнении духовенством своих пастырских обязанностей.
В 1982 года к празднику Святой Пасхи протоиерей Николай был награжден Святейшим Патриархом Пименом крестом с украшениями. 9 февраля 1987 года он был назначен благочинным 1-го благочиннического округа Уфимской епархии. Спустя год последовало награждение митрой. В 1988 году он был участником Поместного Собора Русской Православной Церкви от Уфимской епархии.
25 октября 1989 года в связи с кризисной обстановкой, возникшей в Сергиевском кафедральном соборе из-за отсутствия штатного настоятеля, отец Николай был назначен почетным настоятелем в Сергиевский кафедральный собор без освобождения от обязанностей настоятеля Покровской церкви. 25 января 1990 года он был освобожден от обязанностей настоятеля Покровской церкви и назначен настоятелем Сергиевского кафедрального собора с оставлением за ним должности почетного настоятеля Покровской церкви.
16 июля 1990 года Владыка Анатолий выразил отцу Николаю благодарность за проделанную им работу по расширению и приведению в порядок здания и хозяйства кафедрального собора и, исполняя свое слово, вернул его в Покровскую церковь для несения настоятельского послушания. Одновременно на него было возложено временное исполнение обязанностей почетного настоятеля Сергиевского кафедрального собора до назначения туда штатного настоятеля. Он также оставался секретарем епархии.
17 марта 1992 года за усердное служение Церкви Божией к празднику Святой Пасхи по представлению епископа Уфимского и Стерлитамакского Никона протоиерей Николай был награжден Святейшим Патриархом Алексием II правом служения Божественной литургии с отверстыми царскими вратами до Херувимской песни.
Из-за больших физических и эмоциональных нагрузок и болезней отец Николай в 1992 году был вынужден просить епископа Никона об освобождении его от послушания секретаря Епархиального управления, о чем Владыка очень сожалел.
В 1997 году во внимание к усердному служению протоиерей Николай был награжден орденом Преподобного Сергия Радонежского III степени, в 1998 году Святейшим Патриархом Алексием II – орденом святого благоверного князя Даниила Московского III степени, в связи с 60-летием. В 1999 году Святейшим Патриархом Алексием II удостоен права служения Божественной литургии с отверстыми царскими вратами до Отче наш...
31 августа 2000 года протоиерей Николай Соколов был назначен духовником Уфимской епархии и нес это ответственное послушание до смерти. Последней его наградой была юбилейная Патриаршая грамота.
Жизнерадостность и неизменное усердие всегда были присущи батюшке. Несмотря на тяжелую болезнь, он не прекращал своего служения и отдавал себя другим, не требуя ничего взамен.
Еще в то время, когда отец Николай нес послушание секретаря епископа, несмотря на занятость и нехватку времени, он много сил уделял общественной работе: организовывал и сам читал лекции по религиоведению в Башкирском государственном университете, медицинском институте и других вузах, проводил занятия по священной истории Ветхого Завета в школе-лицее, выступал по радио и телевидению с беседами на различные религиозные темы, напечатал цикл статей в уфимских газетах.
Как истинный пастырь Православной Церкви, он не жалел себя ради проповеди Христа в мире. Знания, полученные им в Духовных школах, и огромный опыт, накопленный за годы священнического служения, и поныне служат многим верующим Уфимской епархии. Под его руководством были составлены служба и Акафист преподобному Моисею Уфимскому.
Отец Николай со своей матушкой все свои отпуска проводили в поездках по святым местам, чаще всего по монастырям. Особенно они любили молиться в Пюхтицком монастыре.
Церковные богослужения, которые он совершал с необыкновенной ревностью, были для протоиерея Николая не только пастырским долгом, но необходимым условием внутренней жизни. Преодолевая болезнь, он часто совершал Литургию и исполнял очередные требы. Он положил много труда для воспитания паствы в любви и мире. Церковная жизнь его прихода была примером размеренности и порядка.
Покойного отца протоиерея отличало высокое сознание пастырского долга и самоотверженное его исполнение. Исключительная скромность и духовная любовь к ближним снискали ему всеобщую любовь и уважение со стороны архипастырей, сослуживцев и паствы. Отец Николай был добрым тружеником на ниве Христовой и за сорокалетнее служение Церкви Божией был удостоен всех священнических наград, включая совершение Божественной литургии с отверстыми царскими вратами до Отче наш...
Отпевание покойного протоиерея Николая совершал архиепископ Уфимский и Стерлитамакский Никон и шестьдесят клириков епархии при большом стечении прихожан и духовных чад отца Николая. Перед чином отпевания архиепископ Никон выразил соболезнования его супруге, матушке Вере (регенту Покровского храма города Уфы), его сродникам и осиротевшим духовным чадам.
Владыка охарактеризовал почившего как человека, основной чертой мировоззрения которого были церковность, непоколебимая вера в Бога, преданность канонам и Матери-Церкви. Его послушание церковному начальству являлось примером для собратьев и паствы. Владыка сказал, что «Господь в Небесном Царствии воздаст достойную награду верному Своему и благому рабу, стоявшему на своей страже до последнего вздоха. А на земле пусть будет ему наградой вечная, светлая и благодарная память всех его знавших, всех его духовных чад и почитателей, единодушно и убежденно признающих, что их пастырь имеет дерзновение перед Богом. Ибо все, что ищет в своем пастыре верующая православная душа, было нам дано в почившем отце протоиерее. Господь проявил к почившему Свою особую милость, посетив его болезнью, дабы принять его уже подготовленного терпением и молитвой, очищенного покаянием в Свои вечные обители».
С глубоким удовлетворением присутствовавшие на отпевании встретили решение Владыки похоронить горячо любимого всеми пастыря в ограде Покровского храма, близ алтаря, где до этого никого не хоронили. При пении ирмосов Великого Канона Помощник и Покровитель... гроб с телом почившего был обнесен вокруг Покровского храма и предан земле. Отец Николай при земной жизни жил заботами своих духовных чад, в этот храм они приходили к нему за советами – и после смерти он остается вместе с ними. Придя в этот храм, каждый может получить благословение на могиле своего пастыря.
Светлый образ почившего всегда будет жив в памяти его знавших. Покойный подвизался подвигом добрым и закончил течение земной жизни, сохранив залог веры. Да воздаст Господь своему рабу, возлюбившему правду и верному до смерти, венец правды и жизни и со святыми упокоит его в селениях праведных!
* Василий Субботин, свящ. Протоиерей Николай Соколов // Журнал Московской Патриархии, 2004. N 3. - С. 22-26.
** Священник Василий Субботин - ныне епископ Салаватский и Кумертауский Николай
Настоятеля храма Святителя Николая в Толмачах, не ходит, а летает. Она так стремительно двигается, что я еле за ней успеваю. Зато во время беседы – ни на что не отвлекается, словно в данный момент – это ее самое важное дело. И лишь периодический стук в дверь: «Матушка, вы скоро освободитесь?», – напоминает, что время не исчезло…
Светлана Иосифовна Соколова
Выпускница Московской государственной консерватории им. П.И. Чайковского
Заведующая хоровым сектором Третьяковской галереи
Мать четверых детей
Мыслей о браке – не возникало
Моя семья была самая обычная, советская. Родители – научных работ не писали, не сочиняли шедевров. До войны они занимались музыкой, а потом – война внесла коррективы. Но главное – они жили так, как им подсказывало сердце.
Были они людьми неверующими. Но это не мешало им быть настоящими. Нас, своих дочерей, мама и папа воспитывали так, что я верующим пожелала бы подобное воспитание. Нас с самого начала учили четко различать, где добро, где зло. И они научили нас любить и понимать музыку – и моя старшая сестра, и я стали профессиональными музыкантами.
Мама и папа были очень мудрыми – слишком много пришлось им претерпеть в молодости: война, да и не только она, ХХ век в нашей стране был богат на поводы для испытаний. Сейчас не хочется об этом говорить.
Свои первые шаги к Церкви я сделала, когда познакомилась с отцом Николаем. То есть тогда он был верующим студентом Николаем Соколовым, моим сокурсником – сначала по музыкальному училищу, а потом по консерватории. Мы с ним были друзьями, он приходил к нам в гости, и его очень любили мои родители.
Сначала мне было просто интересно: в те годы никто особо не распространялся о вере, о Церкви – тема была закрытая. С другой стороны, все знали, что у Соколовых папа – священник.
Когда мы только начали общаться с отцом Николаем – я была белый лист в вопросах веры. Ведь в этом смысле наше образование было убогое. Мы, например, произведения Баха видели только на немецком языке, перевод был недопустим. Значение слова «Евангелие» я узнала, уже будучи великовозрастной барышней. Мы разбирали «Страсти по Матфею», не понимая, что такое «страсти», кто такой Матфей…
Но с другой стороны музыкант – профессия, близкая к Богу, если заниматься ею по-настоящему. А у нас была очень сильная скрипичная школа. И я, узнав от отца Николая о Боге, приняла сердцем, не пытаясь отыскать объяснений «от головы». Мне как-то все стало понятно, ясно.
Причем беседы наши были очень естественны, без такого: «А давай я тебе сейчас расскажу о Боге!». Благодаря отцу Николаю я и крестилась, стала воцерковляться. Так что он – мой духовник по жизни.
Матушка машинально поправляет на батюшке облачение
Но тогда мы были просто хорошими друзьями. Мыслей о браке – не возникало. Одно время отец Николай думал пойти в монастырь. Но его мама – , сказала: «Какой из тебя монах! Вот твой младший брат – Серафим – он монах!» (Серафим – в будущем – (1951 – 2000)).
Так что я крестилась, учась в консерватории, за полгода до нашего венчания, хотя о венчании, повторяю, не было тогда и речи. Слава Богу, что все сложилось в итоге так, как сложилось!
Я знала, что семья Соколовых – с крепкими церковными традициями. Мы уже много общались и с его младшим братом Серафимом – контрабасистом, и с его младшей сестренкой – скрипачкой. Когда мой будущий супруг решил меня познакомить со своими родителями – было по-девчачьи страшновато. Но встретили меня очень тепло, по-доброму.
А потом Наталья Николаевна с улыбкой увела меня, пытающуюся сдержать дрожь в коленках, – поговорить. Она мне тогда сказала: «Я вижу, как ты относишься к сыну, как он относится к тебе. У вас все должно быть в порядке».
До сих пор у нас с ней, слава Богу, хорошие отношения. В этом смысле про нас не скажешь – . Мы – родные люди. Хотя поначалу я терялась. Это сейчас она старушка, а в молодости была представительна, всегда – с высоко поднятой головой. Лишь позднее я поняла, что она заставляла себя так держаться: супруга известного священника, протоиерея, мать пятерых детей…
Мы одно время и жили рядом – в соседних квартирах, но она всегда – очень корректна в вещах, касающихся наших отношений с отцом Николаем. Их мы строили с самого начала сами. Кстати, именно мама отца Николая была первым человеком, который задал мне вопрос: «Светочка, а ты веришь, что у тебя есть душа?»
Одним духом
Когда они сидят рядом, батюшка все время держит матушку за руку
Мы живем с отцом Николаем одним духом. А вообще мне кажется, что сейчас . Мы в молодости к нему относились гораздо серьезнее, при том что были абсолютно нормальные современные молодые люди. Но у нас было четкое понимание, что «да», что «нет», что можно, что нельзя. Сейчас – сплошное «да», и это отвратительно.
В нашей семье никогда не было разделения на «мужские» и «женские» дела, спасибо отцу Николаю. Когда пошли погодки – сколько было стирки, глажки, а еще еду приготовить надо! А он тогда работал референтом в Патриархии у . Уезжал из дома в 6.30, а возвращался – поздно вечером.
Я старалась, чтобы у детей был режим – в 8 вечера ужин, молитва – и укладываю спать. Но они, как и положено детям, сразу не укладывались, не засыпали. После того, как они все-таки затихали, принималась стирать, готовить. Возвращался уставший отец Николай и, не спрашивая даже, «чем тебе помочь?», сразу начинал помогать.
Ему никогда не казалось недостойным постирать, взять в руки веник. Мне даже как-то замечания сделали: «Что это такое: священник – с веником?!» Я рассказала отцу Николаю, а он ответил: «Кому не нравится, пусть он и не дотрагивается до веника!» Сейчас – то же самое. Вдвоем по дому сделать все гораздо быстрее получается. А со временем у меня сейчас сложнее, чем в молодые годы.
В основе семейной жизни
Что лежит в основе семейной жизни? Любовь. Без любви вообще нельзя замуж выходить. И не нужно пытаться насильно воспитать, перевоспитать. Бывает, до свадьбы думают: «Я его переделаю!» «А я – ее!» Это же полная ерунда, которая, увы, часто приводит к . Нужно самой стараться переделаться, если чувствуешь, что что-то не то.
Все должно строиться на любви – она подскажет всегда, куда двигаться. Это касается отношений и с мужем, и с детьми. При этом уже ни на секунду не забудешь, что ты – жена, что ты – мама. Порой приходится слышать: «Мы должны отдыхать от обязанностей». Но как ты от себя уйдешь? Мне когда-то один священник из монашествующих говорил: «Уезжай на три дня в монастырь – от семейных забот». Ну, уеду я физически, а в мыслях все равно буду рядом с семьей. Это уже часть меня, моя жизнь.
Когда ты любишь человека по-настоящему, тебе сложно его обидеть, нагрубить. Для меня вообще дико, когда муж и жена кричат друг на друга. Да, понятно, два разных человека. Но без криков и ссор можно обойтись. Тем более при детях.
У нас с мужем была очень маленькая квартирка, а дети пошли уже к концу первого года семейной жизни. У нас был закон: при детях – никаких выяснений отношений! Это при том, что мы не ругались и вообще не выясняли отношения в том смысле, в каком принято это делать. Чего выяснять-то, когда с отношениями все ясно: мы муж и жена, которые любят друг друга.
Но вот поговорить, прийти к чему-то общему, когда у него своя точка зрения, у меня своя – это нужно было обязательно. Мы с самых первых дней существования нашей семьи старались сделать так, чтобы не было непонятностей в отношениях, чтобы никто внутренне не затаивался с невысказанным. Все всегда стремились и стремимся высказать, разъяснить.
Дети не должны присутствовать даже при мирных спорах. Ведь они чувствуют малейшую интонацию и очень переживают. Я уже не говорю про ругань и крики. Потом это, как говорила моя мама, обязательно рикошетом возвращается от детей к родителям.
Иди немного поработай. Тебе же хочется!
Благодаря мудрому мужу, поддержке близких, у меня никогда не было метаний между «семьей» и «работой». Все шло естественно, гармонично.
Когда появился первый ребенок, например, Наталья Николаевна, мама отца Николая, говорила: «Иди немного поработай. Тебе же хочется». И я раз в неделю – 2-3 часа – работала в спектакле. Так потихонечку у меня все и сочеталось. Не было барьеров, когда хочется, а тебе не велят.
Бывают у некоторых случаи, когда муж говорит: «Будешь только дома сидеть!» Женщине нужно быть мудрой, найти контакт с мужем, донести до него свои ощущения.
Плохо, когда супруги не обговаривают между собой, что они чувствуют. Ведь какие-то вещи они могут ощущать по-разному. И он начинает давить, она – замыкаться в себе. Вместо того чтобы выяснить ситуацию.
Даже отец Николай сразу не поверил, когда я попросила: «Благослови скрипку оставить». Но если я приняла решение – не сверну с пути. Позднее многие, особенно музыканты, с кем я когда-то училась, спрашивали: «Как же так?! Ты ведь, наверное, страдаешь!» А я не страдала вовсе: времени не было. Надо батюшке и в церкви помогать, у меня там хор – 50 человек, которым я руковожу. И переход из скрипачки в дирижера и руководителя хора был естественен, без надрыва.
Помогать мужу надо обязательно. Так, чтобы он чувствовал поддержку. Для этого не обязательно лезть во все его дела. Дети, что-то по храму, хор – все. В большее я не влезаю. Ведь наша помощь еще и в том, когда у мужа есть уверенность: жена всегда его выслушает, всегда – на его стороне. Мы всегда находим время пообщаться с отцом Николаем. Пусть иногда быстро, лишь за чашкой чая.
Если бы отец Николай не благословил оставить скрипку? Да я как-то не переживала по этому поводу. Благословит батюшка – слава Богу. Не благословит – тоже хорошо. Значит, оно мне не надо.
На самом деле в некоторых случаях долго рассуждать – вредно. Иногда нам по-женски кажется, что знаем правильное решение, а на самом деле это не так. А муж, помолившись, знает, на что благословлять.
Но это вовсе не значит, что муж должен быть деспотом, стучать кулаком по столу: «Я так сказал!» У нас такого никогда не было, чтобы отец Николай приказал, и все! Он всегда спросит мою точку зрения, выслушает, поймет и примет решение. И я не морочу ему голову по всякому делу – там, где могу справиться сама. А вот обращаться в глобальных вопросах к мужу – это естественно и для священнической семьи, и для не священнической. Если между мужем и женой – любовь, дружеские отношения, на самом деле все происходит естественно.
А вообще советоваться – всегда хорошо. Вот сейчас я в некоторых случаях у детей совета спрашиваю. Они взрослые современные люди и в каких-то вещах больше понимают, чем я.
Ты музыкант, у тебя рука твердая
Чем больше детей, тем легче. Даже два мало, но это как Господь дает. Самое трудное – это, наверное, с первым ребенком. В том смысле, что ничего не понимаешь, не знаешь: чего это он все время кричит?
Но сейчас уже молодым беременным рассказывают столько, что они знают больше меня, родившей четверых. Нагружают лишней информацией, которая только пугает. Как было у меня? Помолилась и – вперед. Хотя роды были такими тяжелыми, что и вспоминать не хочу.
Жизнь сама заставляет тебя учиться – по ходу поступления проблемы. Дети растут, разбивают себе носы и головы, периодически болеют (если заболел один, значит – пойдут болеть и остальные). Я научилась быть медсестрой, накладывать швы, делать уколы. Это сейчас проще: есть одноразовые шприцы, например.
Помню, у меня очень сильно болел ребенок, мне дали иглы, шприц, емкость для стерилизации… Я думала: как это чужой человек будет колоть моего ребенка. Дико как-то! И попросила соседку – медсестру – научить делать уколы. Соседка успокаивала: «Ты музыкант, у тебя рука твердая. Не переживай!»
Конечно, страх был и есть, но только после того, как справлюсь с ситуацией. Сначала делаю, а потом – переживаю случившееся. Например, наложу швы на рану, остановлю хлещущую кровь, а потом начинается – не то что страх – а период внутреннего «отхождения», когда понимаешь, что произошло.
Если ребенок сильно поранился, упал – важно родителям не испугаться. Ведь дети смотрят на нашу реакцию, чтобы потом также среагировать на ситуацию.
Меня вот все спрашивают, как вы приучали детей к Церкви? Никак не приучала. Мы же не специально, а, естественно, шаг за шагом вводим детей в жизнь, а Церковь – неотделимая часть этой жизни, не нечто, стоящее отдельно, к чему нужно как-то специально подводить.
Просто, собираясь в храм, нужно постоянно говорить, ребенку, куда мы идем (даже если он еще в утробе). И там – не шикать на них, что они мешают молиться, хотя, конечно, понимаю, что маме хочется сосредоточиться на молитве. Ну что делать? Прежде всего она – мама. С другой стороны – пусть ребенок видит, как ты молишься.
Сначала ребенка водишь на Литургию, постепенно, как может выдержать. Затем и на всенощную – к помазанию. Важны и домашние молитвы – утренние и вечерние. Сначала – пуст
ь будет одна или две. Дальше – больше. Главное, чтоб ребенок понимал, что он читает.
И если семья не в храме физически, постоянная связь с Церковью – крепкая и естественная – должна быть в доме. Конечно, это требует терпения. Но такова наша женская доля!
Я вообще противница, когда кричат на детей. Это – плохое воспитание. Дети только ожесточаются и потом вообще перестают тебя слышать. Конечно, дети начинают в храме шуметь, резвиться. Нужно объяснять правила поведения в храме. Но ни в коем случае не прилюдно.
Этому я еще научилась от своей мамы: все замечания она делала, когда мы возвращались домой. Нам, чтобы осознать, что мы делаем что-то не так, достаточно было одного ее взгляда. Мама была строгая, но строгость ее была основана на любви, и мы, дети, это понимали.
На самом деле не мы детей воспитываем, а они нас. Когда мы с отцом Николаем разговариваем по поводу переходного возраста наших детей, он мне говорит: «Света, вспомни себя в 16 лет». И я вспоминаю свой характер в молодости и уже по-другому немного начинаю смотреть на то, что происходит с детьми.
Когда начинаются искания у детей во время переходного возраста – для родителей наступает непростой период. Причем у девочек и у мальчиков это период «поисков смысла жизни» протекает по-разному. Я думала – с ума сойду! И вот тут началась такая работа над собой!
Я поняла, что в основном – молчать надо. И для меня было это трудно. Не то, что я говорливая, но считала, что хотя бы тихо, а руководить – надо. А здесь – когда подростки переполнены своими идеями, поисками, и порой хочется что-то им ответить, а приходится закрывать рот. Без молитвы в такой ситуации, как и в любом деле, не справишься. А помолишься – и остываешь.
С одной стороны, детей поднимать сегодня сложнее: столько соблазнов. С другой – трудности всегда были. Сейчас на какие-то мои высказывания о собственной молодости дети говорят: «Ну, ты вспомнила! Это ж когда было!» А на самом деле все было совсем недавно…
Записала Оксана Головко
Фото: Юлия Маковейчук
Светлана Соколова
Протоиерей Николай Соколов (р. 1950) – настоятель храма Святителя Николая в Толмачах при Третьяковской галерее, декан миссионерского факультета Свято-Тихоновского гуманитарного университета (ПСТГУ), духовник и член правления фонда Всехвального апостола Андрея Первозванного и фонда Национальной Славы России, духовник Олимпийской сборной команды РФ. Окончил Московскую государственную консерваторию им. П. И. Чайковского. Династия священников Соколовых не прерывается уже 300 лет.
Светлана Соколова (р. 1948) – заведующая сектором Третьяковской галереи. Окончила Московскую государственную консерваторию имени П. И. Чайковского. Вырастила троих детей.
«Когда любишь человека…»
– Если бы вам в 16–17 лет сказали, что вы будете супругой священника, как бы вы к этому отнеслись?
– В этом возрасте никто такого не предполагает. С отцом Николаем мы встретились, когда мне было 18 лет. Мы тогда оба учились в музыкальном училище им. М. М. Ипполитова-Иванова, потом вместе поступили в консерваторию. А поженились уже на стадии окончания Консерватории. То есть сначала было 7 лет совместной учебы и дружбы. Но к чему я это говорю: примерно за полгода до нашего венчания Наталья Николаевна Соколова, мама отца Николая, спросила меня: «Светочка, я знаю, что вы с Коленькой любите друг друга, а если он вдруг станет священником? Ведь ты знаешь, что это его мечта…» А в те годы (70-е годы XX века) решиться стать женой священника было, действительно, непросто. Я ей ответила: «Мне все равно». А она говорит: «Ты знаешь, что Коленьку могут и в деревню послать служить, у нас судьбы-то разные». А мне это было, действительно, все равно, я не
лукавила. Так и по сей день – все равно где, лишь бы с ним. Когда любишь человека, тебе могут расписать, какие бывают сложности, но это абсолютно не страшно. Конечно, я не могла поначалу и предположить, что буду матушкой. Но даже если так – меня это абсолютно не пугало.
К тому же я уже знала уклад священнической семьи. Уже знала и маму, и папу, и сестер, и братьев отца Николая – с одним из них, Серафимом – будущим владыкой Сергием, мы учились вместе. И с Катенькой, старшей сестрой, она тоже заканчивала Ипполитовское училище. Вхождение в мир православной семьи было для меня настолько гармоничным и естественным, что я даже не могу определить момент, когда все это стало мне близким и родным.
– Что из общения со свекровью и свекром было для вас особенно значимо? Что осталось в памяти, ключевые события?
– Для меня ключевым событием было прежде всего знакомство.
Мы с отцом Николаем очень долго дружили, учились 7 лет вместе, и он уже во время учебы оказывал мне какие-то знаки внимания. У нас с ним были замечательные творческие отношения: мы оба были скрипачами, и музыкальное общение переросло в духовное. Надо сказать, что я сама – из нецерковной семьи, и родители были некрещеные. Конечно, в плане моральном, плане воспитательном и в моей семье на первом месте были некоторые христианские ценности – верность, порядочность, уважение к личности, трудолюбие, хотя никто себе не давал в этом отчета. Ведь в те времена люди боялись произнести даже слово о Боге, и многие понятия были искажены, достаточно вспомнить про «гордость советского человека» и общее отношение к Церкви как таковой. И честь и хвала отцу Николаю, который столько лет со мной встречался, но никогда не давил, не принуждал. Да, мы с ним часто заходили в храм, он меня воцерковлял, но при этом никогда слова «должна» не было. И вот поэтому Господь меня посетил по доброй воле. Но я могу признаться, что приняла и познала веру Божию через отца Николая. И я всегда его считала своим духовником по жизни. Он знал все мои девчачьи переживания, я знала все его мальчуковые. У нас с ним абсолютно не было никаких закрытых тем, и это великое дело. Конечно, о семье его родителей я не знала, то есть поначалу он меня боялся показывать.
А летом 1973 года, когда мое обучение в консерватории шло к концу, он мне говорит: «Свет, давай поедем к нам в Гребнево. 10 августа празднуется Гребневская икона Божьей Матери, это большой праздник». И вот я первый раз в жизни поехала утром на службу. Пока из Москвы выбралась, пока доехала в эту подмосковную усадьбу, служба уже почти закончилась. Николай меня встречал с автобуса. «Пойдем, я тебе храм покажу», – говорит. Идем по направлению к церкви, а все уже выходят из дверей церковных после отпуста. И тут я первый раз увидела Коли-ну маму, Наталью Николаевну. Она у него была высокая, представительного вида, настоящая матушка. Я растерялась, перепугалась, у меня прям коленки затряслись. Он говорит: «Чего ты боишься?» Но я не стала Коленьке в тот момент объяснять, просто во мне такой трепет был. И когда мы познакомились, это было уже недалеко от их домика. Он говорит: «Мам, это вот Света приехала». Она стала со мной общаться так просто, как будто знала меня давным-давно. И меня это очень расположило, мой страх весь куда-то ушел. Там на Гребневской собираются все, кто может собраться. Большая семья, много друзей. Все садятся на большую террасу чай пить. Вообще это все надо видеть и почувствовать. Мама отца Николая сразу мне говорит: «Так, детки, садитесь, сами себе наливайте, Светочка, пойдем». Она меня сразу уводит, а Коленьке говорит: «А ты, Коленька, иди, иди». Она меня увела в комнатку, мы с ней сели, она на кроватку, я на стульчик. И она мне говорит: «Светочка, давай поговорим, мы же с тобой первый раз видимся». Вообще трепет у меня перед ней так и сохранился – трепет по жизни. У нас с ней замечательные отношения. И я могу пожелать любой женщине, чтобы у нее была такая свекровь.
Вот мы сели, и разговор такой идет. Она говорит: «Светочка, знаю, сколько лет вы дружите, а Колька все в монахи собирается. Но какой из него монах! Вот Симка – это монах. Это у него с рождения». И действительно, так. Про владыку Сергия если рассказывать, то это отдельный разговор.
– То есть отец Николай открыто говорил, что пойдет в монастырь?
– Да, у него всегда была идея, что он пойдет в монастырь. А с другой стороны, вроде как говорил, что и без меня жизни нет.
А Наталья Николаевна продолжает: «Какой из Кольки монах?! Как девчонка проходит, он должен пальто подать, руку поцеловать…» Бабушка его так воспитала. Коля у нас на курсе вообще был такой единственный. И поэтому все девочки сразу млели от этого. Это настолько было неординарно в наших студенческих кругах. Я слушаю Колину маму, а она вдруг говорит: «Я знаю, что он тебя любит, а вот ты мне скажи, ты его любишь?»
– Прям так сразу?
– Сразу. Наталья Николаевна очень пря мой человек, в ней нет лукавства по жизни. Это может не нравиться, но если она решила что– то сказать, то скажет невзирая на лица, ранги, чины, и будь любезен – выслушай. И все слушают. Перед таким человеком лукавить тоже неудобно. Поэтому я ответила как есть: «Люблю». Вот тогда она мне про участь священническую и сказала, сразу, в первый же наш разговор: «А знаешь, Светочка, Коля хочет, уже не знаю как монахом, но священником точно быть, как папа наш». Я говорю: «Ну, в общем-то, знаю». Она мне обеспокоенно: «Но ты ведь участь священническую не знаешь». Но я общалась столько лет с Колей, и он меня уже посвятил во многие вещи. Я уже более-менее представляла историю Русской Православной Церкви после 1917 года. А его бабушка, дедушка – живые свидетели, исповедники, знали, что такое тюрьмы, аресты, ожидание ночного звонка в дверь. И конечно, он мне открыл глаза на многие вещи. Я сказала да, знаю, что Коля хочет быть священником, но сейчас-то он учится в консерватории. Она говорит: «Ты знаешь, Свет, он пошел в консерваторию из-за тебя, потому что ты там учишься». Она не сказала, «по дурости», но это примерно так и звучало. Вот такая первая встреча. А с папочкой, с отцом Владимиром, мы тоже в этот день встретились. Сначала мы с мамой поговорили, и я расплакалась, а потом и она расплакалась, по-доброму меня обняла. Но были хорошие слезы. И она мне сразу сказала: «Светочка, что же, креститься надо, он тебя любит». А я говорю: «Он же все равно в монахи пойдет». Действительно, в моем сознании в то время, было, что мы с ним очень хорошие друзья, без этого друга я себе вообще не мыслила какую-то дальнейшую жизнь. Она говорит: «В какие монахи, нет, вы поженитесь». Я говорю: «Но если он не хочет, как же мы поженимся?» А она мне все время говорила: «А ты то?» А я отвечала: «Но я же не буду ему предложение делать, женись на мне». А потом мы пошли на террасу, где накрывался обеденный стол, отец Владимир сидел под иконой во главе стола, а протиснуться к нему было невозможно – народу много. Я говорю: «Давайте, я помогу девочкам накрывать на стол». А отец Владимир вдруг услышал, что я там предлагаю на другом конце, и говорит: «Нет, Светочка, ты у нас сегодня гостья». Я тогда еще не знала, как отвечать священнику, когда тебя приглашают к столу. А батюшка всех детей и гостей раздвинул и говорит: «Ты иди ко мне, садись рядышком». Я ужасно сконфузилась. Как только не провалилась в погреб тут же, не знаю, но представляю свой вид. А батюшка уже говорит: «Иди, иди сюда». И Коля мне говорит: «Иди, раз папа говорит». А папа Коленьке: «А ты, Коленька, помогай сестрам, каждому свое». Теперь еще и Коленьки рядом нет, я, конечно, в глубокой растерянности.
А Колин папа видел, что я смущаюсь. Он вообще был светлейший человек, излучал духовное тепло. Уже потом, много лет спустя, когда у нас с Коленькой сложилась семья, дети, бытовая суета, дедушка, отец Владимир, приходил, и все-все становилось легче под взглядом его сияющих светлых глаз. Дети умиротворялись, правда, он разрешал внукам делать с ним все, что они хотят. Младшему внуку, который сейчас священником стал, он вообще все разрешал. Тот – малыш еще – садится верхом на деда, я говорю: «Дай дедушке отдохнуть!» А дедушка отвечает: «Светочка, я отдыхаю».
– А как вы крестились?
– Думали, где мне креститься, потому что в то время креститься взрослому человеку было очень и очень непросто. Уже и в то время у нас семья Соколовых и семья Кречетовых по жизни переплетались. Сейчас отец Николай Кречетов, дай Бог ему здоровья, стал у нас благочинным. А его родной брат – отец Валериан Кречетов служил многие годы в подмосковном Отрадном. И отец Владимир говорит: «Надо повести Светочку к отцу Валерьяну». И все было абсолютно так, как надо. Меня повели сначала к одному их знакомому чудесному священнику, он со мной провел первую беседу и многое мне объяснил. Главным образом, что значит крещение, что значит греховный. И я решила, что мне надо рассказать про свои грехи. Я тогда уже понимала, что надо исповедоваться. А он говорит: «Если у тебя есть грех, который тебя очень тяготит, тогда ты мне покайся. Но вообще, при крещении ты у нас младенцем будешь». Вот с того дня я и стала младенцем. Так я собиралась креститься, и к этому много приложил сил и молитв дедушка моего Коли – Николай Евграфович Пестов. Он жил рядом с Елоховским собором, и мы приходили к нему по окончании занятий. Николай Евграфович любил беседовать в своем кабинете, но говорил, что когда больше двух человек, то это потерянное время. И вот мы с ним уходили в кабинет, и он мне многие вещи рассказывал. А потом, когда услышал, что я буду креститься, то вдруг сказал: «А я буду твоим крестным! На крещение, Наташенька, я не поеду, но крестным буду».
В Отрадное приехали поздно вечером, чтобы никто нас не видел. Купель большая стояла в храме, и все было готово. Со мной приехала Наталья Николаевна. И почему-то отец Валерьян решил, что она и будет моей крестной матерью. Но Наталья Николаевна не согласилась. «Нет, – говорит, – я не буду крестной. У них с Коленькой что-то там, жениться, наверное, будут». Я думаю, какой там жениться! Крестилась я в сентябре, когда про женитьбу со стороны Коли еще и речи не было. А она мне всегда говорила: «Все равно вы женитесь». Я недоумевала: что же мне насильно его на себе женить, что ли?! Я Коленьку любила и хотела, чтобы было так, как для него лучше. Но все равно моей крестной стала не Наталья Николаевна, а свекровь отца Валерьяна – Елена Владимировна Апушкина. Так произошли мои крестины. И с тех пор я уже с Коленькой, по мере возможности, стала посещать богослужения. Как раз в субботу, когда заканчивались все репетиции и занятия, была возможность приехать в Елоховский собор на всенощную. Они рядом жили, мы наскоро складывали свои инструменты и бежали. А надо сказать, у бабушки, Зои Вениаминовны, было очень интересное восприятие Колиных встреч с девочками. Она его все время хотела женить. Молодежи вокруг очень много. У меня тогда телефона не было, а у Коленьки был. И когда нам надо что-нибудь было, я ему звонила. Бабушка брала трубку, я просила позвать Колю, и она начинала: «Это Оля?» Я говорила, нет. Она еще какие-то имена называет. Я думаю: «О, как все сложно». А потом, наконец: «Так это Светочка?» Насколько меня Наталья Николаевна приняла сразу с распростертыми объятиями, настолько бабушка поначалу – с настороженностью, очень серьезно, она на меня все время смотрела оценивающе. Она как-то Коленьке сказала: «Я умру, когда увижу ту, которая будет тебе стирать рубашки, мне главное ее увидеть». А девчонок-то полно ходит кругом. И вдруг через некоторое время она говорит: «Все, могу умирать спокойно, вот вижу, что Светочка и будет тебе стирать». И все время молитва ее была о том, чтобы умереть, никого не обременяя. Так она и умерла: заболела воспалением легких и неожиданно, в несколько дней
ушла. Это было 15 ноября. И потом уже так получилось, что еще до 40-го дня после кончины Коленька вдруг говорит: надо подавать заявление в ЗАГС. А я говорю, как же так – в ЗАГС, если еще 40 дней не прошло? Разговор этот был при Наталье Николаевне. А мама сказала: «Живым живое, а бабушка там будет молиться. Для нее не важно, 40 дней, не 40, она все равно молится». Просто это семья такая, с такой глубокой верой, и я для себя совершенно четко поняла, есть какие-то вещи основные, а есть то, что менее важно. Конечно, может быть, это не мелочи, но все равно важно уметь разделять, что более важно, а что – менее. И конечно, я счастливый человек, что вошла в эту семью. Это Божья милость, не знаю, за что мне. Отец Николай говорит, что это по молитвам тех, кого с нами рядом нет.
Мы повенчались с ним в январе, в Татьянин день, и в этот же год у меня был диплом. Распределение по окончании учебного заведения было очень жестким. Но так как я уже была замужем, ждала ребенка, мне предоставили распределение в Москве. Но чтобы я сама нашла себе место работы. Я и нашла – в оркестре детского театра. Меня это устраивало, потому что нагрузки в детском театре было немного и можно было совмещать с семьей, ребенком. Отец Николай заканчивал консерваторию на следующий год. По тем законам в армию не брали до того, как ребенку исполняется год. Получалось, если он заканчивает консерваторию в мае – июне, а ребенок у нас ноябрьский, то эти месяцы он должен был где-то работать. И ему дали распределение в Москонцерт, в ансамбль «Рапсодия» Клавдии Шульженко. После этого Коля пошел служить в армию, в войска ПВО, а через некоторое время его перевели в Москву в военный оркестр.
– А пока он служил в армии, вы чувствовали себя одинокой мамой?
– Ни в коем случае! Одинокой я никогда не была! Во-первых, я была с малышкой, во-вторых, мои родители были еще живы, а мы жили рядом с родителями отца Николая. И потом, через некоторое время, когда Колю перевели в Москву в ансамбль ПВО, он приезжал домой и даже на ночевку.
Вскоре после того, как Коля, отслужив, вернулся домой, Патриарх Пимен пригласил его иподьяконствовать. И с тех пор мы всю жизнь при Церкви. На семейном совете мы с Коленькой решили, что он будет поступать в семинарию, куда он и поступил сразу во второй класс, а потом и в академию. А Святейший Патриарх предложил ему быть референтом в Патриархии.
– А в семинарии он учился, приезжая из Москвы?
– Он не был заочником официально, но так как совмещал учебу с работой в Патриархии, то Святейший его благословил присутствовать, когда он может. Но Коля настолько честный человек и относится ко всему действительно ответственно, что так было и с учебой – ездил, как только мог. Он и по сей день любит учиться и других людей наставлять. Мне иногда говорят: «Матушка, он, наверное, так долго готовится к своим проповедям». А рождение проповеди – это процесс внутренний. У отца Николая они всегда естественно складываются, от сердца, отчасти благодаря накопленному за всю жизнь духовному опыту, отчасти – сформировавшемуся еще в детстве. Ведь он в основном воспитывался в доме у бабушки и дедушки, Николая Евграфовича и Зои Вениаминовны Пестовых, так как они, чтобы легче было Наташеньке с маленькими детьми, взяли его, старшего, к себе. Они были людьми очень неординарными, дедушка был богослов и духовный писатель, бабушка – очень серьезного воспитания, и они старались как можно больше вложить в воспитание Коли, а потом уже Симочки, Серафима, потому что Симочка приезжал в Москву в более старшем возрасте. Я сама все это знаю по рассказам Натальи Николаевны. Она и в своей книжке об этом очень много писала.
Так вот в доме бабушки и дедушки каждый выходной день у них был расписан: ранняя литургия с дедушкой обязательно к Илье Обыденному, после этого обязательно приезжают домой и Коленька обязательно должен заниматься музыкой, а потом обязательно посещение музеев, концертов… Я сейчас, когда сама стала бабушкой, понимаю, что значат эти хлопоты. Зоя Вениаминовна просто так ничего не делала. Она вела программное воспитание отца Николая, потом уже – Серафима, Катеньки. Бабушка такие ему каждый раз лекции читала! Все это в него вкладывалось как несокрушимый фундамент для будущего. Потому я и сама стараюсь с внуками, и молодым мамам советую начинать воспитание ребенка как можно раньше. Это не голословно. Это действительно так. Отец Николай говорит, что для него Третьяковка была вторым домом, а Большой зал Консерватории – третьим. И конечно, дивны пути Господни: теперь отец Николай стал настоятелем храма при Третьяковской галерее, которой была посвящена часть его детства. Он говорит, что икона Владимирской Божьей Матери привела его служить перед Ее образом.
– Расскажите, пожалуйста, о священнической жизни, о дне святой хиротонии, назначении на приход…
– Отец Николай работал у Святейшего Патриарха Пимена в Чистом переулке референтом и, когда заканчивал духовную академию, ему сказали написать прошение о дьяконстве. Он написал прошение, а Святейший пока не подписал. Ну, нет и нет. Коля работает референтом и работает. А у нас уже к тому времени уже девочка родилась, вторая, и третий, Димочка. А старший сын Алексей уже ходил с папой на службы. У меня меньше было возможности с ними пойти – я же с малышней. И тут в один прекрасный день, на праздник Благовещения, Лешенька пошел с отцом в храм. Возвращаются – сияют оба! Говорят: ты уже матушка, а он – отец дьякон. Как? А вот так. Рассказывает: прихожу в собор, и мне Святейший говорит: «Ты кушал сегодня или нет?» (то есть «Вы», конечно, он отца Николая на вы называл). А у отца Николая кушать до литургии было не принято никогда. Он говорит: «Нет, Ваше Святейшество». Святейший говорит: «Ну и хорошо, сегодня будет хиротония». – «Ваше Святейшество, я правила не успею почитать!». А Святейший Патриарх Пимен в чем-то был очень строг, в каких-то вещах бескомпромиссен, а тут говорит: «Потом почитаешь». Состоялась хиротония. Вот так он стал дьяконом.
– А вы переживали, что не были на службе, что это так неожиданно свалилось?
– Нет. Я радовалась, чего же мне переживать.
– А ждали?
– Ждала. А когда много чего-то ждешь, когда полагаешь на Божью волю все ожидания и все чаяния, тогда все замечательно. И Господь нам такую радость послал! Не было у меня чувство сожаления, что меня он там не видел, потому что
все равно внутренне я была там с ним. А Лешка – уже папка двоих детей, он единственный свидетель и считает, что ему очень повезло. Он по сей день не то, что горд, но счастлив этим.
– Какое-то время отец Николай служил в Москве в Елоховском?
– Даже когда он дьяконом стал, все равно оставался референтом Патриарха Пимена в Чистом переулке. А я не знаю, в курсе вы или нет, у Святейшего там домовый храм в честь Владимирской Божьей Матери, который он очень любил. Там была почти что келейная молитва, и отец Николай там служил. Так Владимирская Божья Матерь по жизни ведет отца Николая. Очень много у нас таких совпадений, но я считаю, что это не совпадения.
– А священническая хиротония?
– Священническая хиротония была у отца Николая на день Владимирской Божьей Матери, 8 сентября, в храме Адриана и Натальи, в котором в свое время служил его папа. Хиротонию совершал владыка Феофан, теперь… который. Очень было много эмоций, там мы все уже были вместе. В такой день и именно в таком месте. Случайно в нашей жизни ничего не бывает.
– А назначение на приход?
– Сначала ему приход дали на Ваганьковском кладбище, он еще дьяконом туда поступил. Потом уже в 1988 году стал священником и организовывал воскресную школу. А я в 1989 году
ушла со своей светской работы, потому что понимала, надо батюшке помогать создавать воскресную школу. Тогда воскресных школ было только две: в Богоявленском соборе и у нас в Ваганькове. У нас было очень много прихожан, много детей. Тогда мы в воскресной школе организовали хор, начались первые патриаршие рождественские елки в Колонном зале. И вот мы с хором: наш хор и хор отца Петра Полякова встречались на рождественских елках и обменивались: а как у вас, а как у вас. Потому что все с нуля: никаких наработок не было. Я считаю, что Господь нас вразумлял и вел своим правильным путем.
А в 1992 году отцу Николаю пришло назначение о переводе в храм при Третьяковской галерее. Могу рассказать очень интересный случай. Примерно за месяц до назначения батюшки в храм Николы в Толмачах (его как раз перед зимним Николиным днем перевели) приходит он как-то домой и говорит: «Ты знаешь, у нас одна раба Божья просит меня освятить шиномонтажную мастерскую своего брата, говорит, что без благословения и освящения у него дела как-то не так идут». Отец Николай никогда не отказывал в таких просьбах и вскоре пошел освящать эту мастерскую. Приходит домой и несет большой сверток. Я спрашиваю: «Что это такое?» А он отвечает: «Ты знаешь, я освятил, а он мне: "Батюшка, денег у меня нет, ничего не могу дать".
Отвечаю, мол, ничего и не надо, и собираюсь уходить. А у него там темная такая доска стояла, так он и говорит мне: «Посмотрите, батюшка, по-моему, это икона». Я через эти шины – там же типа гаража, все заставлено, – пролез в какой-то угол. Там стоит черная доска, а на ней на просвет сразу виден лик святителя Николая. И он мне говорит: «Возьмите ее, Вы найдете, что с ней делать». Вот и принес». И буквально через несколько дней приходит распоряжение Патриарха о назначении в храм святителя Николая. Это просто показатель того, что ничего просто так не происходит. И отец Николай, когда мы познакомились с членами приходского совета, сразу сказал, что у нас есть образ святителя. Сейчас этот образ в прекрасном киоте, обновленный. Я считаю, что это многострадальная, почти чудотворная икона. У нас все вот так. Мы пришли в Третьяковскую галерею – в храме полная разруха. Он говорит: «Ты знаешь, у нас, наверное, никогда прихода не будет, потому что кругом Замоскворечье, большинство храмов тут не закрывалось, везде свои прихожане». А потом оказалось, что за нами пошла вся наша воскресная школа, которая была на Ваганьковском. И с нее начался наш приход.
– Что главное в воспитании детей для вас было?
– Все главное.
– На что вы обращали внимание особенно?
– Что значит особенно? Я считаю вообще рождение ребенка – это уже особенное. А в воспитании каждый шаг особенный. Я не могу сказать, что это очень важно, а это не очень важно.
– Лот чего к чему идти тогда?
– Дети у нас росли в верующей семье, мы старались их водить в храм, естественно.
– Как часто в храм?
– Когда они были маленькими, по-разному. Но нам легче было, бабушка рядом была. Для меня, когда она меня в храм отпускала, это вообще был праздник, потому что мал-мала – не оторваться. Я старалась прививать детям чувство, что храм – это особое место. С чем я сейчас столкнулась, уже на приходе, что многие мамы (и я могу их понять) приходят молиться, но что в этот момент ребенок делает, их как-то это не очень волнует – дескать, главное – он в храме, а бегает ли он, разговаривает ли – уже вторично. То есть не приучают к благоговейной сосредоточенности.
– А у вас как это было?
– Они тоже были маленькими, кто-то на руках, а кто уже не на руках, чтобы не мешать. Моя позиция всегда была, что мой ребенок дол жен быть занят, сосредоточен. У меня всегда с собой были бумага, карандаши. Кто рисует, кто пишет. Но они всегда были при мне и всегда зна ли, что в какие-то моменты можно порисовать, а в другие – все отложить и молиться. В самые
важные моменты службы я им говорила: подождите. А потом уже старалась по мере возрастания, чтобы они задавали вопросы или папе, или бабушке, чтобы для них неясностей не было и про службу, и про все.
– А на всенощную вы когда начинали водить?
– У меня не было различения всенощная, литургия. Когда меня отпускали, тогда и – слава тебе Господи! Что на всенощную, что на литургию. Ну конечно, подойти к елеопомазанию – это уже праздник. Мы как-то старались, чтобы любое посещение храма было праздником. И дети так сейчас внуков воспитывают. Сейчас сложнее, мне кажется, с детьми. Потому что сейчас такая свобода в обращении, что мне иногда и некоторые родители кажутся неуправляемыми. Ну, может быть, я просто уже старая становлюсь.
– Есть такая фраза «постить детей». С какого возраста?
– Во-первых, пост в широком смысле слова – это сугубо добровольное дело. Я это понимаю так: человек должен поститься с того момента, как он сам ощущает необходимость этого поста. То есть никакого насилия здесь не должно быть, тем более в том, что касается детей. У нас в семье с детьми вообще всегда так было заведено. Естественно, когда груднички, маленькие дети, молочная пища необходима. Батюшка всегда благословение давал. Что касается мясной пищи, то когда посты, ее просто нет
в доме. И настолько с возрастанием дети к этому привыкали, что это было естественно. Нет мяса и не надо. А от молочной пищи отказывались уже сами по мере возрастания и по мере потребностей. Отец Николай всегда благословлял, чтобы дети к этому приходили сами, чтобы не просто пост ради пищи или пища ради поста. Все дети к этому по-разному приходили. Младшая уже с семилетнего возраста сама себе поставила, хотя даже батюшка иногда ее понукал: «Сегодня у тебя экзамен – поешь поплотнее, молочное». Нет. Ребенок уже сознательно пришел к этому отказу. Разным было и отношение детей к исповеди. Кто-то вдруг в пять лет говорит: «Мам, я хочу исповедоваться». Ну, пожалуйста. Как видите, мы старались оставлять детям свободу выбора. Обязаловки не было никогда.
– То, что мы классику читаем, это естественно. А в плане духовного развития: появилась Библия для детей, наше классическое теперешнее издание. В моей молодости этого не было. Я читала старшим выдержки из Евангелия, а они не понимают. Приходилось, пока они еще были маленькими, пересказывать своими словами. Мы старались их развивать так, чтобы они в какой-то момент сами заинтересовались. Простой пример: допустим, идем в храм. После службы спрашиваю, о чем было Евангелие. Если батюшка после службы говорит проповедь на
тему Евангелия, в этот момент для детей какая-то ясность наступает и они могут ответить. Если же проповедь была на другую тему, то я сама или батюшка объясняли, как-то вразумляли. Но опять же все зависит от индивидуального восприятия ребенка.
– А отношение к телевизору?
– У нас так сложилось, что когда дети были маленькими, телевизора вообще не было в доме. И слава тебе Господи, что не было. Потому что, когда он появился, это уже был соблазн. Я уже не говорю о теперешнем развитии техники, интернета, виртуального общения. Но мы не ограничивали детей – семья у нас музыкальная, и у меня было очень много записей и классической музыки, и добрых детских сказок. Но потом, когда телевизор появился, началась та же песня, что и в любой православной семье. Ну, допустим, я строго оговаривала, что постом никакого просмотра телевизионных программ быть не может. Но думаю, что когда что-то очень сильно запрещается, именно к этому ребенок будет стремиться. Говоришь по сто раз одно и то же – это и самой надоедает, и у ребенка вызывает отторжение.
– А что-то строго запрещать приходилось?
– Я старалась не доводить дело до каких-то категорических запретов. Во-первых, у детей очень развит дух противоречия. Чем больше ты будешь запрещать, тем сложнее будет. Если ребенок не хочет обидеть тебя непослушанием,
значит, он будет втихаря стараться сделать запрещенное, чтобы ты этого не знала. Конечно, в процессе воспитания, хочется вложить в них доброе, чтобы дети в любви росли. А приходится говорить, и говорить, и говорить, но не приказывать, потому что в приказном тоне они только начинают злобиться. Я иногда своим детям говорю: «Вам, наверное, уже мой голос надоел». Они смеются, сейчас уже взрослые стали. Но в принципе, конечно, да, путем вот этого, так сказать, занудного говорения и шло воспитание.
– А круг общения. Вы участвовали в формиро вании круга общения своих детей?
– Специально мы ничего не предприни мали. Всегда так получалось, что вокруг наших детей почему-то образовывался кружочек свое го общения. И мы старались, чтобы все друзья, с кем они общаются, с кем им интересно, быва ли у нас дома. Это было приятное молодежное общение. И мы всегда знали, с кем наши дети. Как-то в этом плане было спокойно. Никакого давления, что вот с этим полезно знакомиться, а с этим нельзя, не было. И я считаю, что дети должны общаться с разными людьми. Потому что, когда они еще под нашим, родительским крылом, мы можем от чего-то уберечь, но ведь они взрослеют и должны научиться делать выбор самостоятельно.
– Матушка, а какие советы молодым мамам вы могли бы дать?
– Важно, чтобы ребенок рос в любви. Но это так не просто, потому что основа воспитания – родительские взаимоотношения. Именно здесь дети должны видеть любовь и взаимоуважение. Дети видят твои глаза, когда ты разговариваешь с мужем, есть ли в них любовь. Они очень внимательно следят, как ты общаешься с людьми и стараются копировать. Пока они маленькие, надо стараться, чтобы они копировали только хорошее, чтобы это было естественно, ведь всякую ложь они ощущают мгновенно. И в молитвах надо просить, чтобы Господь послал тебе мирного любовного состояния духа.
– Кстати, о молитве: вечерние, утренние. Как это у вас строилось? Как дети начинали молиться?
– Начинали с какого-то минимума, потихонечку, пока они что-то могут воспринять, чтобы не устала голова. Сначала повторяли «Отче наш», хотя малышам это трудно дается. Вот элементарно: «Отче наш», «Богородице Дево, радуйся», «Ангеле Божий». Вот эти три основные молитвы. Пока они в состоянии их постичь. А со старшими уже немножечко побольше. У нас первый мальчик 1974 года рождения, потом уже девочка – 1977-го, и следующий мальчик – 1978 года. Трое практически подряд. А в 1985 году родилась самая младшая. Она уже сразу была в окружении более старшего поколения в этом смысле, потому что старшему было 11 лет.
– А бунты какие-нибудь были, когда детская вера подвергалась искушениям?
– Я понимаю, о чем вы говорите, и знаю, что так бывает. Это так естественно, когда ребенок возрастает, духовный поиск, тем более в переходном возрасте. Но Господь милостив к нашей семье. У нас не было таких проблем, поэтому я даже не могу вам что-то конкретное сказать на эту тему.
– Более простая ситуация: капризничает ребенок, не хочет идти в храм, что делать?
– И такого не было. Серьезно, честное слово. Для нас каждый поход в храм – это праздник. Они сызмальства любили, чтобы их как-то принарядили: бантики, рубашечки.
– А потом продолжение какое-то праздника?
– Нет, нет. Сейчас модно совмещать храм с последующим развлечением, но я считаю, что это неправильно. Нам это в голову никогда не приходило. Была служба, мы молились, потом шли домой обедать. Но, к сожалению, сейчас, я даже на нашем приходе многим мамам объясняю: нельзя, чтобы ребенок шел в храм только для того, чтобы его потом в «Макдоналдс» сводили.
– А что эта ситуация возникает?
– Все бывает. Я могу сказать, почему она возникает в данный период, это моя точка зрения. Для молодых женщин сейчас много послаблений. Хорошо это или плохо – другой вопрос.
Конечно, проще после службы зайти в кафе, накормить ребенка и идти домой, чем ломать голову, чем кормить и что готовить, когда придешь. Но, с другой стороны, ребенок все меньше и меньше стремится к дому, отвыкает от домашнего общения, от традиции совместного воскресного обеда. Допустим, когда дети были маленькие, я знала, что если иду ко всенощной или литургии, то мне заранее надо приготовить трапезу какую-нибудь, к которой мы приходим со службы, чтобы накормить и спать уложить. Идем мы к обедне, значит, дома уже обед должен быть готов, чтобы не прийти и не начинать суп варить.
– А семейные обеды какие-то большие у вас бывали?
– Конечно, когда какие-то праздники, именины или дни рождения, батюшка старался как-то пораньше приходить домой. У нас когда папа дома, тогда и праздник. Но в основном большие праздники совпадают с церковными праздниками, и батюшка у нас очень занят. Конечно, старались отмечать какие-то даты, собирались и родня, и знакомые, близкие и друзья. Но многое зависело от расписания отца Николая.
– А вот проблема, когда приходится делить священника между приходом и семьей. У вас была ревность какая-то, переживания по этому поводу?
– Нет. В этой теме не должно быть разделения. Потому что если брак по любви, то никаких
страшилок, никаких вот этих разделений, что батюшка на службе, батюшка не дома, батюшка с детьми, батюшка вне детей, их нет. Вы просто вместе. Если сказать откровенно, то я себя никак не воспринимаю в каком-то отделении от отца Николая, так же и он. Сейчас, когда у батюшки такое множество послушаний от Патриарха, я стараюсь ему во всем помогать. Мы вообще по жизни все делаем вместе. Надо служить – мы вместе, дети – вместе, работа – вместе, музыка – вместе. Даже некоторые на это смотрят с недоумением: как это так, батюшка везде матушку с собой таскает! Но у нас не «таскает». Мы по-другому просто не можем.
– И что, это так легко всю жизнь у вас получается?
– Не могу сказать, что наша семья во всем пример и образец. Нет. Но милостью Божией между нами глубокое личное взаимопонимание. Я хорошо знаю, что в некоторых семьях бывают проблемы между матушками и батюшками. И чтобы сохранить или восстановить мир, здесь порукой только любовь. Многие спрашивали, как я понимаю слово «любовь». Я вам могу сказать честно и откровенно, что расшифровать это понятие какими-то словами я не могу. Это на столько внутреннее духовное чувство, что кому Господь его дает, те великие и счастливые люди. А когда этого нет, я думаю, что, молитвой этого можно достичь. Потому что бывают разные браки. Иногда вполне светские молодые люди приходят к вере и вдруг решают идти в священнослужители, а их жены к этому не готовы. Потому что вот она была просто женой, а вдруг должна стать матушкой. Здесь есть серьезная основа для конфликта. Конечно, если ты любишь человека, то пойдешь за ним, не задумываясь. Но тут, мне кажется, очень важно поведение мужа, будущего священника. Оно должно быть не только просветительское по отношению к супруге, но и мягкое. Отец Николай семь лет до свадьбы меня просвещал настолько мудро и мягко, что я никогда не была лишена свободы выбора. До того момента, пока не поняла, что я действительно верующий человек.
Письма священномученика Василия (Соколова) Из тюрьмы на протяжении двух недель, предшествовавших казни, священномученик Василий (Соколов) писал письма своим кровным и духовным детям. Эти письма являются драгоценнейшим свидетельством исповедничества нового времени.* *
Из книги Святой праведный Иоанн Кронштадтский автора Маркова Анна А.П.А. Соколова. Путешествие отца Иоанна по Волге Чтобы познакомиться с батюшкой отцом Иоанном, мы с мужем ездили из Рыбинска, где гостили у родных, в Ярославль, к Архиепископу Агафангелу и в первый раз увидали своими глазами то, что читали в газетах и слышали от
Кандидат богословия, профессор, декан Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного Университета, преподаватель Священного Писания Ветхого Завета на кафедре библеистики, настоятель храма святителя Николая в Толмачах при Третьяковской галерее.
Соколов Николай Владимирович, родился 13 июня 1950 года в деревне Гребнево Щёлковского района Московской области, в семье священника.
В 1975 году окончил полный курс Московской Государственной консерватории им. П.И. Чайковского по специальности – альт.
С 1973 по 1975 год работал в Москонцерте, в ансамбле народной артистки СССР К.И. Шульженко «Рапсодия». С 1975 по 1976 год служил в рядах Советской Армии. После демобилизации в 1977 году был принят на работу в Московскую Патриархию на должность референта Патриарха. Иподиакон Святейшего до 1987 года.
В 1983 году окончил с отличием Московскую Духовную Академию и представил курсовое кандидатское сочинение по кафедре нравственного богословия на тему: «Аксиологические аспекты Ветхозаветного нравственного учения», за которое Советом Академии удостоен степени кандидата богословия.
7 апреля 1982 года рукоположен в сан диакона Его Святейшеством патриархом Пименом; служил в домовом храме Московской Патриархии «Владимирской Богородицы».
Определением Его Святейшества от 26 декабря 1986 года назначен штатным диаконом в храм Воскресения Словущего на Ваганьковском кладбище г.Москвы.
8 сентября 1988 года рукоположен в сан пресвитера на штатное место этого же храма епископом Каширским Феофаном (Галинским), викарием Московской епархии.
С 1989 г. – основатель и руководитель воскресной школы при храме ап. Андрея Первозванного.
В 1990 г. – Святейшим Патриархом Алексием возведён в сан протоиерея.
В 1992 г. Указом Святейшего Патриарха назначен настоятелем храма Свт. Николая в Толмачах при Государственной Третьяковской Галерее; заведующий отделом ГТГ «Храм-музей Свт. Николая в Толмачах».
С 1992 г. – декан Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного Университета, преподаватель Священного Писания Ветхого Завета на кафедре библеистики. С 1997 – доцент. С 2007 г. – профессор.
С 2001 г. – духовник и член правления фонда Всехвального апостола Андрея Первозванного и фонда Национальной Славы России; (г. Москва, ул. Ордынка д. 35.)
С 2004 г. – духовник Олимпийской сборной команды РФ.
С 2004 г. – член комиссии по делам Православных общеобразовательных учебных заведений.
С 2009 г. – член Попечительского совета Международной Премии имени Елены Мухиной.
С 2009 г. – включен в состав Межсоборного присутствия Русской Православной Церкви.
Читаемый курс: Священное Писание Ветхого Завета.
Научные интересы: Археология, Библеистика.
Награды:
Орден св. кн. Владимира III степени – 1981 г.
Орден св. кн. Даниила Московского III степени – 2000 г.
Орден преп. Серафима Саровского III степени – 2007 г.
Указом Российского Императорского Дома, Великой княгиней Марией Владимировной награжден орденом Св. Николая III степени – 2006 г.
Указом Президента России награжден орденом «Дружбы» – 2006 г.
